понедельник, 10 августа 2015 г.

Ректор ВШЭ об урбанистике

Урбанистика по большому счету — это язык, на котором должны говорить специалисты из абсолютно разных областей. Сегодня на беседу экономиста с архитектором, как на шоу, можно продавать билеты: они совершенно друг друга не понимают. Но в городской администрации эти профессионалы зачастую работают рука об руку, поэтому им необходимо уметь слышать друг друга. В нашей Школе мы пытаемся создать такой новый, общий язык.
http://www.hse.ru/news/148427233.html

О том, как в городах появляется урбанистика

— Слово «урбанистика» последнее время стало очень популярным. Все хоть немного интересующиеся городом люди стали считаться урбанистами, в итоге в общественном сознании урбанисты превратились в тех, кто «делает велодорожки», то есть занимается чем-то не очень серьезным. У вас нет такого ощущения?
— Слово «урбанистика» пришло не от велодорожек и не от хипстеров, которые стали ассоциироваться с этим направлением, а от попыток людей разных профессий — архитекторов, строителей, экономистов, социологов, планировщиков, которые работают над современным городом — найти друг с другом общий язык. Это ответ на усложнение городской среды. Профессионалы, создающие урбанистику, приходят из очень разных направлений, из уже сложившихся наук и практик, таких, например, как «Экономика города» и «Жилищная экономика». А есть проектирование и городская планировка — уже совсем не науки, а виды прикладной деятельности.
Урбанистика по большому счету — это язык, на котором должны говорить специалисты из абсолютно разных областей. Сегодня на беседу экономиста с архитектором, как на шоу, можно продавать билеты: они совершенно друг друга не понимают. Но в городской администрации эти профессионалы зачастую работают рука об руку, поэтому им необходимо уметь слышать друг друга. В нашей Школе мы пытаемся создать такой новый, общий язык.
Урбанистическое образование, именно образование, а не курсы или воркшопы, в мире только начинает появляться. Поэтому мы — школа передовая.
— Но Москве всегда ставили в пример, допустим, Нью-Йорк или Амстердам и говорили: «Посмотрите, как у них все разумно сделано». Раз разумно, значит, у них есть специалисты по урбанистике.
— Не только в специалистах дело. В Нью-Йорке или Амстердаме есть местная демократия, и традиции воздействия местного сообщества на планировщиков сыграли значительную роль. Когда планировщики стали учитывать интересы населения, когда они поняли, что существует запрос, скажем, на пешеходные зоны или велодорожки, с этого момента и началась тенденция к комплексному урбанистическому подходу. В общем, причиной появления урбанистики в этих городах является именно местная демократия и ее взаимодействие со свободной рыночной средой.

Общественные слушания как состязательный процесс

— У вас в магистратуре уже было два выпуска. Куда пошли работать ваши выпускники?
— В девелоперские компании, в архитектурные бюро, в муниципалитеты, в консалтинг. Ради этого вся магистерская программа и затеяна — люди идут работать в разные места, но разговаривают на одном профессиональном диалекте.
— Но пока в Москве по-прежнему много градостроительных конфликтов.
— Конфликты неизбежны и, как правило, очень полезны. Если это конструктивный конфликт, он всегда принесет что-то интересное и новое. Люди в какой-то момент все же начинают слышать друг друга, идут на компромисс и двигаются дальше. Главное, чтобы они не говорили друг с другом как слепой с глухим.
Но пока что разговоры происходят именно так, особенно если обратить внимание на общественные слушания. Тут еще особая пропасть между собственно жителями с их ценностями, знаниями и взглядами и представителями городской власти. И не только потому, что между жителями и властями есть определенное недоверие, а потому что с одной стороны представлен профессиональный, а с другой — бытовой взгляд на вещи.
Именно поэтому мы в школе урбанистики начали активно разрабатывать механизм, который позволит разрешать такие конфликты. За неимением лучшего термина на русском языке он называется «адвокативное планирование». Чтобы на встречу с властями, у которых есть генеральный план и расчеты, шли не только жители, которые ничего не могут им противопоставить кроме своих эмоций, но и специалисты.
День открытых дверей Высшей школы урбанистики
18 апреля, в субботу, в Высшей школе урбанистики пройдет День открытых дверей, на котором будет представлена магистерская программа Школы. В этом году на программе открыто 30 бюджетных мест. Подача документов с 1 июня по 15 июля.
Такой механизм действует в многих странах. От имени жителей выступают городские планировщики, но работающие не на городскую администрацию, а независимые, которые пытаются самостоятельно и независимо разобрать конфликт. Это как состязательный процесс в суде. В России этого подхода сейчас явно не хватает, и мы собираемся делать такую программу, сначала образовательную в рамках магистратуры, затем консалтинговую.
— А если, допустим, власти предлагают какую-то в принципе полезную вещь, но жители против? Например, у моей коллеги во дворе на месте газона собираются строить школу. Социальный объект, но жителям жалко газон. Конфликт. На чьей стороне в таком случае будут «адвокаты»?
— Тут начинаются вопросы — нужна ли школа, нужен ли газон, и можно ли совместить разные приоритеты. Как это делается, допустим, в Нью-Йорке? Есть три избранных человека: мэр, аудитор и публичный общественный адвокат. Они друг от друга независимы. Общественный адвокат собирает случаи вроде того, о котором вы говорите, и от имени населения приходит в мэрию и отстаивает интересы граждан. И вот эти два полюса — жители и власть — борются и находят компромиссы. Это может быть компенсация, или изменение планировки, или даже отмена решения. Так или иначе, «подгонка» всегда существует. У нас в России ее часто боятся, потому что это же баталия, конфликт. А демократия только так и живет, только в этом случае город может по-человечески развиваться.

четверг, 6 августа 2015 г.

Наталья Зубаревич: «Пространство никогда не развивается равномерно»

Выступление профессора МГУ, директора региональной программы Независимого института социальной политики и постоянного эксперта Школы Натальи Зубаревич на открытии ежегодного образовательного лагеря "Баркемп" в Сыктывкаре. Расшифровка.
«Пространство никогда не развивается равномерно»
Я попробую максимально быстро пробежаться, потому что у меня две функции: объяснить, как устроена жизнь наша нескончаемая, в данном случае пространственная, и объяснить, что у вас происходит. Потому что вы, конечно, знаете намного лучше меня, что у вас происходит, но иногда вид сбоку бывает полезен, тем более, что вы многого реально не знаете.
Начну я с общих вещей. С очень простых, про которые вам никто в школе не рассказывал, потому что в школе до сих пор преподается советская экономическая география, а она стала, вообще-то, другой. И эта новая, современная экономическая география объясняет, как и почему развивается пространство. Мы же все не понимаем, почему у одних жемчуг мелкий, а у других щи слишком постные. Соответственно, пространство вообще никогда равномерно не развивается, потому что есть факторы, которые либо двигают, либо тормозят развитие.
Эти факторы последние двадцать лет принято раскладывать на две «кучки». Первая «кучка» абсолютно понятна. Это не то, что вы сделали, не то, что вы молодцы, а то, что у вас от бога, аллаха и других лиц непонятного происхождения. Это либо ресурсы, которые под ногами, и в Коми этого много: от нефти и газа до леса. Либо выгодное географическое положение. Но мы тут как про покойника: либо хорошо, либо ничего. Потому что выгод географического расположения республики Коми никто из вас, я думаю, не наблюдает.
И есть факторы другие, созданные людьми для того, чтобы это пространство развивалось. Люди инвестируют, вкладывают свою энергетику, ресурсы, жизнь, время силы. И тогда рождаются агломерационные эффекты. Это прежде всего городские эффекты. Когда есть большие города, эти города концентрируют человеческий капитал ― раз. Это эффект масштаба: чем больше в одной точке концентрируется людей, идей и всего прочего, тем больше шансов на развитие. Но есть и второй эффект, который мы все страшно недооцениваем, потому что мы страна такая, вертикально ориентированная ― это эффект разнообразия. Чем более разнообразна в концентрированной точке человеческая жизнь, тем больше шансов на инновацию. Вот без разнообразия нет развития. Города ― это точки концентрации человеческого капитала и места концентрации разнообразия.
Второе ― человеческий капитал сам по себе. Это означает, что он создан обществом, он создан семьями: как мы учим, как мы лечим, как мы воспитываем детей, то и получаем.
Третий очень важный фактор ― это институты. В современной институциональной экономике это вовсе не вузы, а нормы и правила, по которым мы живем. И есть такие даже надконституционные институты. Они называются ценности. Это те ценности, которых мы придерживаемся. Все это большое значение имеет, потому что когда ценность: «я начальник ― ты дурак», «ты начальник ― я дурак» ― то в связи с этим выстраивается и целая институциональная среда ― это работает.
И последняя «добавка» к западному подходу развития пространства ― это, конечно, инфраструктура, потому что в России без инфраструктуры никуда.
«У нас еще долго будут большие центр-периферийные разрывы»
Вторая «фишка», которую нужно очень четко понимать, ― это то, как вообще устроено пространство, как оно развивается. Правило номер раз и навсегда: пространство никогда не развивается равномерно, во всех точках, все сразу, дружно, в ряд и вперед и с песней. Так не бывает. Пространство по природе своей, поскольку набор факторов разный, всегда развивается неравномерно.
Как это обычно происходит? В нормальных, последних моделях это описывается очень простой, центр-периферийной моделью. Центры способны стягивать на себя ресурсы всех видов: финансовые, человеческие и прочие. Концентрация ресурсов повышает возможность создания инноваций. И когда эти инновации созданы, дальше они перемещаются на периферии и подтягивают их за собой. Одно идет за другим, если нормально работает механизм передачи из центра инноваций. То есть если Москва не пухнет и жиреет сама по себе, а коммуницирует с регионами, работает с ними по развитию образования, если нормальная система финансирования, которая не собирает все деньги в одну «кучку». Тогда даже неравномерное развитие в итоге подтягивает всех ― это очень важно.
Могут ли возникнуть другие центры? Да, могут. История человечества это знает. Они возникают, как правило, в полупериферийных зонах, живых, подвижных, где, когда меняется конфигурация факторов ― это могут быть технологии, все что угодно ― вдруг пальму первенства перетягивает другой центр, как в свое время Англия перетянула его у Нидерландов, как после этого Штаты перетянули у Англии, и так далее. В России, к сожалению, мы видим только одно такое перемещение, когда волей одного человека был создан город на берегах Невы, и он перетянул из столицы ее преимущества и функции.
Проблема России состоит в том, что мы ― страна с чудовищным центр-периферийным неравенством, потому что долгое время, особенно в постсоветский период, передача всего: знаний, ресурсов, modus vivendi, ценностей, вот чего хотите ― из одних центров, которых у нас очень мало, на периферии шла очень медленно. И это наше клеймо. Более того, все равно то же воспроизводится и на периферийных территориях ― в самих регионах. Периферия ― это такое глупое слово, это скорее в региональных кусках страны, где всегда есть свой центр, который стягивает на себя, и есть все прочие, куда инновации проходят позже.
Сыктывкар не очень типичный, потому что в советское время все-таки Ухта, Воркута, Инта ― это были индустриальные, достаточно богатые города. Но посмотрите на Архангельск, посмотрите на Мурманск, посмотрите на Киров ― и вам все станет понятно.
Российские региональные центры фактически живут в той же модели. Это не очень хорошо, но это данность, и у нас еще долго будет так. У нас еще долго будут большие центр-периферийные разрывы. У нас еще очень долго будет мало живых полупериферий, которые могут перехватить новые функции развития, потому что это огромное пространство, вязкое, со слабой инфраструктурой, с очень небольшим ― хотя бы даже по количеству ― человеческим капиталом.
Вот в этой стране мы продолжаем жить. Но правильно понимать ее барьеры мы обязаны, потому что иначе можно заниматься либо прекраснодушными решениями, либо не понимать разумные возможности, ваши рамки развития.
«Только 10‒12% россиян живут в бедных регионах»
Итак, теперь про страну. Вам всем много раз говорили, что мы живем в страшно неравномерной стране, где есть богатые и бедные. Ну, скажем так, это не совсем правда. Это отчасти правда, но не совсем.
Если посмотреть на изменение распределения регионов по душевому ВРП [валовой региональный продукт] в течение 14 лет, то можно увидеть буквально несколько очень богатых регионов, у которых огромный душевой ВРП, и у всех, знаете, нефтегазовые основные добычи, и плюс Москва. А в хвосте ― еще дюжина регионов, в которых все бедно, плохо, и так, в общем, продолжается полтора десятка лет.
Но большая-то часть страны почти одинаковая. Вот две трети регионов, сидящих в середине, друг от друга почти не отличаются. И это означает, что у нас вот это вязкое болото, «полуразвит ― полунет», «полуесть ресусы ― полунет». Это тоже, ну хотите, клеймо, хотите ― проблема, но мы с этим долго будем жить. Это территории без явных конкурентных преимуществ.
Как живет на этих территориях население? И тут тоже очень любопытно. Ровно та же картинка. Если мы возьмем все население России и разделим его по регионам: богатым, относительно развитым, серединке и хвосту. И мы видим, что 11% живут в богатых регионах. Коми относится к 18% относительно развитым, и она так потихоньку теряет позиции ― это продолжается последние 15 лет, совершенно точно. Но главная-то часть населения страны живет в тех двух третях ― 61%, где стакан полупустой ― полуполный: вы не понимаете, за что хвататься, чтоб тянуть.
Есть 10%, в разные годы ― 12%, которые живут в бедных регионах. И если вы думаете, что это только республики Северного Кавказа, то это не так. Во-первых, они не такие бедные, как показывает статистика. Во-вторых, вдобавок еще Тыва, Алтай, Ивановская область, что-нибудь типа Костромы, Киров недалеко ушел ― и вот эта вся зона русских депрессивных областей и слаборазвитых республик с разным генезисом «болячек»: у них диагнозы разные ― результат похож. Результат ― очень замедленное развитие. Вот это еще то, что мы должны понимать про свою страну. Но большая часть, к сожалению, этого не знает.
«Почти 60% всех собранных налогов дают четыре субъекта федерации»
Теперь давайте посмотрим еще на одну нашу специфику, которую тоже важно понимать. Мы ― страна, живущая на ренту. Вам, наверно, это не нравится. Да, мы рантье, мы страна, живущая на сырьевую ренту. Если взять все налоги, которые собираются с территорий, с регионов, и идут в федеральный бюджет, потому что налоги идут еще в региональный и местный, помимо федерального. Так вот, если взять все то, что идет в федеральный бюджет, ― это немного больше половины всех собираемых на территориях налогов. 28% дают одни Ханты, еще 16%, а недавно ― 18%, дает Москва, 10% ― Ямал, и еще аж 5% дает Санкт-Петербург. Почти 60% всех собранных налогов дают четыре субъекта федерации. Поэтому шутка ― Россию надо отбросить, оставив Москву с Питером и нефтегазодобывающие регионы ― не лишена оснований.
Потому что именно эти территории генерируют деньги. Но Москва генерирует не потому, что у нее нефть бьет, хотя она по статистике бьет 20% всей промышленности города Москвы, это добыча нефти и газа, если вы не знали. К ним просто приписаны сырьевые компании, и прибыль идет по Москве. Но суть состоит в том, что четыре субъекта ― 60%. Почему я специально говорю вам это? Потому что все оппозиционные структуры все время говорят о децентрализации. А вот тут собака зарыта.
Тут все так не просто. Потому что в стране, живущей на ренту, эта рента собирается на центральный уровень. Основная рента ― это налог на добычу полезных ископаемых ― НДПИ, и его действительно надо собирать на центральный уровень. Потому что, понимаете, не Ямал и Ханты создали все то изобилие нефтегазовое ― вся страна строила. И эта рента, ее действительно надо собирать. А Москва живет на столичную ренту: ренту локализации всех штаб-квартир, выплаты налогов на прибыль по штаб-квартирам и так далее ― это рента столичного статуса. Поскольку мы страна вертикальная, поскольку у нас все в центре ― и власть, и бизнес ― эта рента воспроизводится. И эту-то ренту как раз можно рихтовать. Нефтегазовую ― нет. Нефтегазовая рента действительно должна собираться в центре.
И тогда основной вопрос: ну, собрать-то вы ее собрали, а дальше как вы ее распределяете? А по уму ли? Или под себя? Или под «любимчиков»? На что? На науку, образование или на очередную «войнушку»? Вот вопросы, которые надо задавать. И как вы эту ренту потом распределяете в помощь регионам? Я когда-то объясняла это Борису Немцову, царствие ему небесное.
Вот вам республика Коми. У вас доля налогов, идущих в центральный бюджет, ― почти 45%. Тоже меньше половины. У Коми ― да, это неплохая идея, если бы НДПИ был децентрализован. Но всем остальным ― большинству ― ни холодно, ни жарко. У нас есть регионы, которые почти все деньги у себя оставляют. И если вы думаете, что это Чечня, вы ошибаетесь. Магадан, Чукотка, весь крайний Дальний Восток, который фактически в центральный бюджет ничего не платит.
Поэтому это не простая задача. Тупая децентрализация ― вот отдать НДПИ и НДС, то есть отдать эту ренту тем, кто и так эту ренту имеет отчасти. Это значит, что средние получат пять копеек, слабый не получит ничего, дюжине относительно развитых это действительно поможет, но обогатит это трех-четырех жирных котов ― и это тоже надо понимать.
«Перераспределительная политика в России не подтягивает слабых»
Теперь про саму ренту. Мы тут раньше жили хорошо ― реально жили хорошо, потому что объем денег, заработанных на высокой цене на нефть ― он был огромен. Это большие миллиарды долларов ― по 10-12 млрд долларов мы получали. Это гигантские деньги. Как мы их перераспределяли?
Первое ― мы этими деньгами залили кризис 2009 года. Доля трансфертов в общем доходе бюджетов регионов: 27% ― скачок с 19%. Мы кризис прожили на рентных деньгах. Но дальше федеральная власть начала убавлять эту ренту. Это видно и по объему: с 1,8 до 1,55 трлн рублей, это видно и по долям ренты перераспределения доходов в бюджет федерации. Этот процесс не завершен, он будет продолжаться.
Все это происходило на ранней стадии падения цен на нефть ― в 14-м году. В 15-м будет еще жестче. Поэтому, милые мои, привыкайте: наша рента сжимается, жить на нее мы уже так широко не будем, и, на мой взгляд, еще острее встает вопрос: а как эта рента распределяется? Потому что, когда денег много, можно залить всем: любимым ― побольше, остальным ― по пять копеек, но хватит как-то всем. Когда рента сжимается, возникают вопросы: насколько эффективно она расходуется?
Как распределялась доля трансфертов во всех доходах субъектов с 2000 по 2013 год, когда цена на нефть была еще высока и росла? И тут получается очень забавная картинка. В начале этого срока никаких особых изменений не было: «дистрофикам» как помогали на 75-90%, так и помогают. То есть распределительная политика, эта рента выравнивания, эффекта не дает ― они более самостоятельными не стали. В середине срока мы видим очень большие скачки: с низкой поддержки рывок в 2009 году аж до 35-40%, а потом все проседает. В относительно развитых ― то же самое, и только в самых богатых особо никогда не добавляли, и то Москве в каком-то году подкинули, но ни Хантам, ни Ямалу денег особо не подсыпали ― и так хорошо.
И это означает, что перераспределительная политика в России не подтягивает слабых, и она очень лоббильна, то есть нестабильна в разные экономические периоды. Когда денег много или проблемы остры ― завались лопатой. Когда ситуация меняется, рубить хвосты, как говорят в бизнесе, начинают, прежде всего, со среднеразвитых и относительно развитых регионов, не от «дистрофиков». И вы, будучи относительно развитым регионом, должны понимать свои риски.
И вот мы выравнивали. Выравнивали, выравнивали и довыравнивались. К чему мы пришли? Вот вам душевые доходы бюджетов субъектов после выравнивания. И вы видите, что в России семь богатеньких буратин: Москва, теперь уже и Питер, куда перекинули очередную большую нефтяную компанию, Ненецкий округ, Тюмень с округами и последние лет пять-шесть ― Сахалин, где соглашение о разделе продукции не позволяет изымать все деньги из региона. Поэтому его так не любят федеральные власти, и запретили эти соглашения на корню. То есть мы выравняли всех примерно одинаково.
Республика Коми. Если считать с корректировкой на стоимость жизни, то у вас меньше среднероссийского уровня душевые доходы консолидированного бюджета. Если считать в абсолютных рублях ― извините, у вас цены немножко другие, то у вас получается на 10% меньше среднероссийского уровня. И заметьте, что разницы между регионами особой нет. Вот так мы и выравнивали: тех, кого порезать не могли, у них лучше, а всем остальным примерно поровну. Потопал ты, полопал ли, как ты работал ― роли не играет. Лопатка выравнивает более-менее одинаково ― и это абсолютно развращающая политика.
«Политика геополитических приоритетов достигла своих невиданных высот»
В качестве резюме, что у нас происходит. В любой региональной политике есть два приоритета: выравнивающий и стимулирующий. Каждая страна ищет баланс в этих приоритетах: в какой мере выравнивать, в какой ― стимулировать.
Стимулировать ― это не значит добавлять богатеньким. Стимулировать ― это значит снимать узду, дать свободу, дать развиваться, не отнимать так много, а отнимать несколько меньше, потому что перераспределение все равно существует. И если есть правильный баланс, то есть элементы поддержки слабых, и в то же время есть возможности развития регионов с конкурентными преимуществами. А тогда, за счет более сильных, и страна развивается быстрее.
Эта дилемма ― она вечная. Это так называемая дилемма, или противоречие, «равенство ― эффективность». Это две оси координат, кривая, и вы каждый раз пытаетесь своей политикой найти точку оптимы: больше стимулировать ― больше выравнивать.
В Российской Федерации мы изобрели еще некоторые дополнения ― это появилось еще при Борисе Ельцине, но так, на пять копеек, а сейчас достигло своих невиданных высот. Это политика геополитических приоритетов. И геополитические приоритеты в Российской Федерации таковы: если взять весь объем трансфертов по 2014 году, то 10 с лишним процентов получили республики Северного Кавказа при населении 4% от российского, почти 12% получил Дальний Восток при населении 4% от российского. А вы говорите, Чечня: самая затратная у нас Якутия, чтоб вы знали. И 7%, при населении в полтора, получил Крым. Вот наши геополитические приоритеты.
Если говорить экономическим языком, стимулирующая политика наименее затратна ― вы мзду снимаете, вы даете развиваться, вы не давите. Выравнивающая политика довольна затратна: для нее нужно много денег, и для этого должен быть какой-то большой источник денег. Либо вы растете ― пардон, это не про нас сейчас, либо у вас есть могучая рента ― но она у нас сейчас сжимается.
Вторая по затратности ― а сейчас, может, она становится уже и первой ― это геополитическая приоритетность. Вы вообще забили на развитие: вам кажется, что вот здесь границы кусок отщиплют, здесь мы только недавно этот кусок получили, а здесь стреляют, и как бы чего не вышло с ИГИЛ. И вот когда приоритеты такие, это вообще не про развитие, забудьте, это к развитию не имеет отношения, что бы и как бы не называлось.
«Это внутренний кризис, созданный нашими теплыми руками»
Вот эта некая общая рамка, в которой я очень коротко введу вас в ситуацию того, в чем мы живем. Полагаю, что вы эту ситуацию, в общем, не очень хорошо себе представляете. Мы, вообще-то, в кризисе, и этот кризис совершенно другой ― он особый. Он не похож ни на один из предыдущих кризисов, потому что два предыдущих были глобальные ― нас так, стукнуло, упал, отжался, и довольно быстро прошло. Первый, самое начало 90-х, был трансформационный, а мы прошли его очень тяжело, спады были гигантские, но это про другое ― там мы от плана к рынку переходили. И этот новый кризис начался до всяких крымов, до всяких украин: этот кризис стартовал в декабре 2012 года ― со стагнации. Потом эта стагнация начала переходить в медленный спад, а Крым, санкции и особенно падение цен на нефть это все довольно ускорили.
Но опять, этот кризис не быстрый. И этот кризис, во-первых, будет долгий. Это не год ― упал, отжался, потому что ничего глобального в нем нет. Это внутренний кризис, созданный нашими теплыми руками. Это кризис институциональной модели. Это кризис, когда на ренту уже больше нельзя расти: она слишком неэффективно расходуется, тратится. Этот кризис не преодолим без ремонта институтов.
Пока это еще не осознали, пока об этом не принято говорить, хотя экономблок правительства использует невероятно корректные выражения, то есть уже об этом говорит, но этот кризис будет небыстрым. Он медленный, он вязкий, но его преодолеть будет намного сложнее, чем глобальный.
Давайте разбираться. Как падала экономика в предыдущие кризисы? Наш, по данным на май 2015-го, пока еще более-менее ничего, адских спадов типа - 52% или - 11% пока нет. Но становится понятно следующее: все предыдущие кризисы мы понимали, кого они бьют.
Первый, трансформационный, ударил по советской промышленности и по регионам, кроме «сырьевиков». Коми тогда чувствовала себя очень неплохо. Второй, 98-й, ударил по финансовому центру ― это был долговой кризис. Третий ударил в рамках глобального спада по металлургическим, а потом уже и по машиностроительным, неконкурентоспособным регионам. А те, кто сидел на дотациях, трансфертах, чувствовал себя хорошо.
Этот новый кризис по проекции пока не очень понятен. Совершенно ясно, что рушатся, это уже сейчас хорошим темпом идет, регионы новой автомобилизации ― спроса нет. Но также совершенно понятно, что этот кризис лучше пройдет точно юг, потому что кушать хочется всегда, а мы позапрещали все, что можно, и импортозамещение в «пищевке» ― это не желание, а суровая необходимость. И рынок это отыграет, хотя очень медленно и плохо. Могу сказать, что в марте рост пищевой промышленности остановился. Для того чтобы она росла дальше, нужны инвестиции, а с этим проблемы.
Соответственно, уже мы понимаем, что кризис немного касается неконкурентных, полудепрессивных регионов, а вот с «сырьевиками» пока не ясно, хотя ситуация неплохая. Но здесь картинка прошлого кризиса, когда все было понятно, кто падал: металлурги, минудобрения, машиностроение ― регионы с этой специализацией. ТЭК себя чувствовал очень неплохо, кроме регионов Газпрома. Газпром тогда играл в украинские геополитические игры, останавливал поток трубы и так далее ― но за все надо платить.
По новому кризису все будет иначе. У него три места большого ушиба. И первое, и второе, и третье ― это все про деньги. Это не про спад промышленности, и не про рост безработицы. Это деньги бюджета ― с ними огромные проблемы, прежде всего бюджеты регионов. Это деньги инвестиционные: спад инвестиций идет третий год подряд. И третье ― это деньги населения, что вы должны были почувствовать в 2015 году, в 2014-м это было еще не явно.
При этом промышленный спад был очень медленный, и он начался только в феврале 2015 года, хотя идет с хорошим ускорением. А с безработицей пока острых и жестких проблем нет почти нигде на территории страны, потому что мы отчаянно депопулируем. У нас на 800 тысяч в год начало сокращаться население трудоспособного возраста, у нас нет пока жесткого свала в промышленности, и за счет этого нет заметного роста безработицы.
«Бюджеты регионов в новый кризис, который уже начался, вступили в абсолютно разбалансированном состоянии»
Что у нас произошло в первый кризис, бюджетный? У вас тут, конечно, очень нескучно с ним. Указы Путина потребовали от регионов нечеловеческого напряжения в изыскании средств на выполнение указа по повышению зарплаты бюджетникам. По бюджетному кодексу РФ, любые дополнительные расходные полномочия, вменяемые субъекту Федерации, должны дополняться финансированием с того уровня, с которого назначают эти расходные полномочия.
Но это если бы это был закон. Но это ― указ. На него Бюджетный Кодекс не распространяется, поэтому 70-75% всех расходов регионам пришлось нести самим, и только остальное добавил федеральный центр. Результат: трехкратный рост дефицита. Денег же неоткуда взять. У вас расходы растут, а доходы ― нет. У нас стагнация. А в 14-м начался и некий кризис. Соответственно, дефицит вырос в 3 раза, он огромен, 77 регионов в дефиците в 13-м году, 75 регионов ― в 14-м. Республика Коми все время с Карелией ходит парой, но тут-то вы ее переплюнули. 14-й год. Ваш дефицит ― вы вице-чемпионы России. Мурманск вас переплюнул, Магадан рядом. Удачи.
Когда у нас дефицит – деньги вы печатать не можете, вы не Центробанк. Соответственно, все идут и занимают. Кто самый ушлый и шустрый – идут в Минфин и выбивают бюджетные кредиты. Кто не такой шустрый – идут в коммерческие банки и занимают по гораздо более высокие проценты.
На 1 апреля 2015 года мы имеем такую картинку: 100% ― это собственные доходы бюджета без трансфертов. Взять собственные доходы. И у нас уже есть регионы, долги которых переплюнули собственные доходы. При среднероссийском уровне 34% долга к собственным доходам Республика Коми пока культурно сидит на 53-54%. Это не Мордовия, у которой 90%, не Астрахань, у которой под 100% и не Смоленск с Костромой, где уже совсем тоска. Но у вас в долге половина – коммерческие деньги. А это другие проценты, это трудно возвращать.
Поэтому бюджеты регионов в новый кризис, который уже начался, вступили в абсолютно разбалансированном состоянии. И это – проблема, потому что бюджет – это главный инструмент управления. Если он у вас в черт-те каком состоянии, управлять очень трудно.
45% российских регионов находятся в зоне максимального риска. У них одновременно и большой долг, и дефицит бюджета. А когда расходов больше, чем доходов – вы долг с чего будете отдавать, с каких шишей? И вот здесь очень большие вопросы.
Что происходит в этом году? Рост доходов бюджетов замедлился. То, что было неплохо в первом квартале, ― это бизнес переплатил налог на прибыль во многих регионах, и платил по базе 14-го года. Второе ― остановился рост зарплаты ― значит, не будет расти главный налог ― НДФЛ. И третье. В федеральном бюджете на 15-й год записано сокращение трансфертов на 15%. Погуляли ребята на ренту ― и хватит.
«Бюджеты испытали тройной удар»
Три удара в одну лузу – это несколько много, поэтому ситуация с бюджетами в 15-м году будет жесткой. Более-менее все регионы росли. Среднероссийское: +11. Карелия: -16, Коми: -11 по доходам. Но это первый квартал. Возможно, «Лукойл» и те, кто в паре с ним, заплатят потом и, может, побольше – просто не прошли платежи по 1 кварталу. Но ситуация по бюджету у вас – одна из худших на северо-западе.
Есть еще один вопрос. Когда у вас мало денег – надо очень аккуратно тратить. Но в республике Коми доходы сократились на 11%, расходы – выросли на 5%. Что это значит? Вы будете увеличивать долг. А как свести концы с концами? Будете еще больше занимать.
Конечно, это спорт. Выполнять указы надо, категорически. Представьте себе ситуацию: если ребенок стоит перед альтернативой: меня выпорют сегодня же. А что-то сделаю не так – меня, может, выпорют через 3 месяца, а может и не выпорют, может, я договорюсь. Вы какое выберете решение? Отчитываться надо жестко каждый квартал и по концу года о выполнении указов президента. Если ты дурак и не выполнил - тебя будут наказывать довольно быстро. А если потом ты влезешь в долги по самое немогу и пойдешь плакать в Минфин, в Сбер, в ВТБ, в Белый Дом, в Администрацию… И где-нибудь может быть тебе помогут. Поэтому так работают все российские институты. Это слово – ключевое. Губернаторы абсолютно рациональны, они делают разумные вещи. Только дестабилизация непрерывно нарастает – именно потому, что таковы правила игры.
«Это даже не глупость, а популизм, который кушает население»
15-й год показал: большинство регионов поняли, что больше уже так хорошо не получится – и началась рубка по-взрослому. Если все расходы номинально выросли на 4% (вы же понимаете, инфляция – она не 4%), то по ЖКХ минус 39 регионов, в прошлом году – 50. А по национальной экономике (поддержка отраслей, дорожное строительство, транспорт) – минус 32, в прошлом году – тоже было 50 с лишним. Это означает, что рубится все то, что называется словом «инфраструктура».
Меня волнует, как ведут себя регионы в отношении социалки. 62% всех расходов консолидированных бюджетов в среднем – это расходы регионов на социальные цели: образование, здравоохранение, соцзащита, физкультура… Когда эти указы были введены, 13-й год уже показывал, что риски нарастают. Мы говорили: «Вы что делаете? Начнется убойное сокращение школ, больниц – у регионов нет альтернативы». Зарплату ты должен повысить – значит, работников должно быть меньше и учреждений меньше. Процесс пошел. Если в 14 году это было 6, 8 регионов, то в 15-м все началось по-взрослому. 26 регионов ― рубка расходов на образование, 22 – на здравоохранение и 16 регионов – на соцзащиту.
22 региона РФ сентябрем избирают губернаторов. Какой же дурак накануне выборов будет рубить те пособия, которые за 2 месяца до выборов надо поднять? В сентябре пройдут выборы, а в октябре уже будет интересно: где деньги, Зин? Чем платить? Поэтому в конце года, я вас уверяю, соцзащита покажет нам новые интересные тенденции.
А уж в 16-м это будет строго. Белые и пушистые люди, принимающие неправильные экономические решения, которые всем нравятся… Всем нравится, когда зарплата хорошая. Только рост зарплаты в экономике в 2 раза опережал рост производительности труда. Вы хотели чуда? Нате! Минус ФАПы, минус участковые больницы, сокращение функций районных больниц, сливание школ – и далее по списку… Экономика не прощает! Это даже не глупость, а популизм, который кушает население. Получите.
По первому кварталу у вас провал 35% по бюджету. Это где-то обсуждается? Когда нет публичной дискуссии – нормально ли это? Когда общество не умеет задавать вопросы про деньги – это общество не дозрело до гражданского состояния.
Тренды таковы, что падает промышленность в целом. Падает обрабатывающая промышленность – это импортозамещение – минус 8,3%. Инвестиции – минус 8%. Падение оборота розничной торговли: мы адаптировались, покупаем, что можем. Ускорилось падение доходов населения. Они начали падать в декабре, сейчас стали падать быстрее. У вас не просто плохо – у вас отвратительно. Республика Коми имела 35%-ное падение инвестиций в 13-м году и осталась, где была, в 14-м. В первом квартале 15-го Коми имеет спад минус 46-47%. Страна на январь-май вышла на минус 9% по инвестициям. У вас идет спад строительства – спад у Коми ускорился до минус 27-28%. Не бывает импортозамещения без инвестиций. Экономику обмануть нельзя.
Я призываю вас всех порадоваться за Северо-Кавказский федеральный округ: его не берет ничего, даже экономический кризис. Там эффект баржи. На СКФО приходится лишь 2% всех инвестиций РФ. Плинтус к плинтусу – 100% рост.
Сейчас говорят о «повороте на восток». Посмотрите на ДВФО: минус 12-14%. Чем вы поворачиваетесь?
«В промышленности уже не до смеха»
Теперь о торговле. Для нас с вами пузырь рентного потребления уже сжался. Мы ему не давали сжаться в 14-м, сметая с прилавков все, что можно: кому квартиру, кому машину, кому кофеварку, кто что может. А кто-то - по 10 кило гречки. Люди разные. Потребили. Добавили роста российской розницы. Но люди пьющие знают, что на следующий день бывает похмелье. Спад за январь-март 15 года – 12%. Ребятам, занятым в рознице, я выражаю свое искреннее сочувствие: нефтяной пузырь сдулся. Потребление падать дальше, скорее всего, не будет. Оно зафиксируется на более низком уровне. И к этому уровню придется привыкать.
Про доходы населения. Это самая кривая статистика, верить ей довольно сложно. На Северо-Западе и в Сибири доходы падали быстрее всего. В Коми, пока страна потихоньку наращивала доходы в 14-м году, у вас было минус 4. Зато в этом году вы остаетесь при росте в 0,5%. Ну должна же я вам дать хоть какую-то хорошую новость? Но просто у вас доходы немножко раньше упали – вот и все.
А вот в промышленности уже не до смеха. Динамика промышленного производства в целом показывает спад - в целом минус 5,5. Но мне интереснее общий тренд по регионам в сочетании с обрабатывающей промышленностью.
Тульская, Владимирская, Брянская, Ярославская, Марий-Эл… ВПК! Это бюджетное финансирование оборонзаказа, которое простимулировало бюджетный рост в регионах с высокой долей военно-промышленного комплекса.
А падает промышленность в разных округах. В Коми в целом промышленность растет, обрабатывающая упала хорошо. К обрабатывающей относится Эжва, Ухтинский НПЗ, пищевое… Но основу экономики составляет нефте-, газо- и угледобыча. Она пока растет. Разница в том, что в большинстве нефтегазодобывающих регионов рост продолжался. Крупный российский бизнес компенсировал падение цены на свой ресурс попытками увеличения объема, чтобы ценовые потери были не столь значительны.
Давайте перестанем пугаться безработицы. Я очень люблю Ненецкий округ: при 42 тысячах работников и 22 с небольшим тысячах занятых, скачок на сотню человек дает проценты туда-сюда, как хотите. Нет в России роста безработицы большого и заметного. И, скорее всего, не будет. Этот кризис – другой.
«Нельзя готовиться к прошлой войне. Этот кризис – другой»
Мы до конца не понимаем географию этого кризиса: она намного сложнее прошлого. Те, кто старался в прошлый раз, кто был инвестиционно активен – свое получат. Любая инициатива в России наказуема. Калуга вниз, Калининград вниз, пошел вниз Татарстан. Все, кто старались, - у них проблема – потолок платежеспособного спроса. Новые производства будут иметь проблемы, особенно автопром. Старые менее конкурентоспособны. У Кирова было плохо – и будет плохо, как и у Костромы. Ничего не меняется. Сейчас пока Киров пошел в рост, потому что оборонзаказ ему очень помогает. Проблемы только в одном: а сколько еще можно его наращивать при условии секвестра федерального бюджета? Когда это безумие прекратится, когда секвестируется все, кроме оборонки?
Есть ощущение, что сырьевые регионы этот кризис должны пройти легче. Пищевой полуаграрный Юг точно пройдет этот кризис легче. С большой вероятностью – сырьевики, регионы обрабатывающей промышленности – в основном, хуже. А про ВПК: сколько пива – столько песен, сколько денег у федерального бюджета. Но есть правило, которое надо понимать: все периферии его переживут легче. Было 5 курей – сделаем 8. Было 5 соток картошки – сделаем 10. Выращивали 1 свинью – вырастим 3. Население собирало морошки и брусники перекупщикам столько-то – будет собирать в 2 раза больше. Население в Российской Федерации – исторически чемпион мира по выживанию в любых предложенных обстоятельствах. Будем выживать еще раз.
До власти очень медленно доходит, хотя я пытаюсь, читаю очень много. Нельзя готовиться к прошлой войне. Этот кризис – другой. Мы привыкли к кризису 2009-го: заводы встали, объем производства рухнул, всех на общественные работы, быстро увеличили пособия по безработице. Да, полгода-год так можно продержаться. Но этот кризис – не про промышленность, а про деньги. И полгода здесь – точно не формат. Это вопрос нескольких лет. Этот кризис бьет не столько по промышленным регионам. За счет резкого снижения доходов этот кризис – про центры – те места, где концентрируется рыночная сервисная экономика: страхование, турфирмы, банки, рекреация, развлечения, платное образование. Это крупные города. Этот кризис для Сыктывкара – сложнее, чем для Воркуты и Ухты. Сервисная экономика и потребление сжимается, потому что сжимаются доходы населения, потому что сжался пузырь нефтегазовой ренты. И весь бизнес, который строит свои прогнозы на будущее, должен это внятно понимать.
Как выруливать – хороших и простых ответов нет. Но надо стараться. Очень многое зависит от качества принятия управленческих решений. Качество российской региональной элиты ухудшилось. 10 лет без выборов, без конкуренции. 10 лет назначения своих, лояльных. Экономика – зараза, она эти вещи не прощает. К плохому, которое идет медленно, - привыкают. И привыкание к худшему – это вообще национальная черта россиян. Нам сказали, что через два года все восстановится. Синдром ожидания лучшего – глупость. Лучшие времена в короткое время не наступят: спад нефтяных цен – как минимум – на 5-6 лет. Цены цикличны, цикл – 12-15 лет. Поэтому не надо ждать, что рента восстановится. Тупая рубка социальных расходов – это не маневр ресурсами. Это неправильно. Но нет нормальных современных рецептов современной политики. Разумное решение – делать ставку на реальные конкурентные преимущества. Видеть их и стимулировать. Где есть ресурсы – пускать шире разный бизнес в ресурсы, создавая нормальные прозрачные правила игры. Необходимо освобождать энергетику городского населения. Вкладываться в образование и здравоохранение. Расчистите поляну и посмотрите на ресурсы трезво. Хватит петь про паровоз и вокруг врагов. Надо начинать работать рационально.
Источник: 7x7

понедельник, 3 августа 2015 г.

О МСУ

Размышления о местном самоуправлении и лихих 90-х в контексте квазивыборов путинского периода


http://abuzin.livejournal.com/153294.html 
Я прочитал большое число книг про выборы, – начиная от авторов-полевиков и спецов по черному пиару и заканчивая политологами и электоральными юристами. И недавно эту часть своей библиотеки я подарил знакомому политтехнологу, во-первых, из-за недостатка места, а во-вторых, потому, что она показалась уже мало имеющей отношения к жизни. «Слишком много букофф», как любят писать в фейсбуке, а на российских выборах все куда прозаичнее: есть два неравноправных участника – администрация и все остальные. И не стоит обольщать себя классикой политтехнологических приемов, они работают не здесь, и не сейчас. Точнее, они могут изредка сработать, когда администрация отвлеклась на внутренние склоки.
Из всей этой литературы и фильмографии нам, россиянам, стоит сейчас оставить только жанры гротеска, да репортажный. По мне, самая лучшая российская политтехнологическая книга – «Дайте мне обезьяну…» С.Носова. А из короткого жанра – описательная часть судебных решений, а еще лучше – протоколы судебного рассмотрения избирательных споров. Вот из них можно составить себе представление о том, что такое выборы в современной России.
Наличие местного самоуправления – возможности граждан самостоятельно решать большинство вопросов обустройства жизни в пределах небольших, территориально ограниченных сообществ – один из признаков демократического общества. Другой вариант – обустройство жизни из центра, через иерархическую систему назначения начальников. Муниципальные выборы – необходимый, хотя и не достаточный механизм местного самоуправления.
Я много писал о постепенной деградации института российских выборов в 2000-х годах. В основном ссылаясь на выборы федерального уровня. Я писал о том, что федеральные выборы 90-х годов были, вопреки усиленно распространяемому нашей пропагандой мифу, более честными, чем выборы 2000-х. Я писал о том, что федеральные выборы 2000-х тоже претерпевали изменения: постепенное скатывание к банальным фальсификациям при одновременной подстройке под администрацию избирательного законодательства, а с 2012 - возвращение к более тонким технологиям – отказам в регистрации основным конкурентам действующей администрации и массированная агитация под видом информирования.
Муниципальные выборы претерпевали такие же превращения. Но, поскольку, количество муниципальных выборов в десятки раз больше, чем количество выборов федерального и регионального уровня (последние составляют лишь 1% от всех выборов), постольку они более инертны по отношению к новым веяниям, исходящим со Старой площади. И сейчас мы можем на муниципальных выборах наблюдать весь спектр технологий по искажению волеизъявления – от подстройки нормативных актов до прямых фальсификаций в день голосования и при подсчете голосов.
История самого местного самоуправления, естественно, не менее печальна, чем история муниципальных выборов. Хотя в полном объеме я наблюдал ее в Москве (замечу, что в 1990-1993 я был депутатом районного Совета), но московский опыт, как известно, с запаздыванием на несколько лет распространяется на всю Россию. В 90-е годы в Москве расцвели комитеты общественного самоуправления, но постепенно, вместе со становлением авторитетной лужковской власти и наполнением Мосгордумы его безусловными сторонниками (а это произошло в 1997 году), местное самоуправленческие организации в Москве начали хиреть. Место общественных активистов постепенно занимали депутаты районных Собраний, которые постепенно наполнялись лояльными к администрации людьми. Переломным моментом для московского местного самоуправления стали муниципальные выборы 2004 года (которые, кстати, для удобства лужковской администрации были незаконно перенесены с декабря 2003 на март 2004). О тех выборах, на которых махровым цветом расцвели административные технологии (одной из которых были неправосудные решения полностью подпавших под влияние администрации московских территориальных комиссий и судов) я написал целую книгу («Московские муниципальные выборы 2004 года: история фальсификации»). 2005 год можно считать концом местного самоуправления в городе Москве.
На просторах России местное самоуправление развивалось примерно с тем же успехом, хотя в целом муниципальные выборы проходили чуть лучше, чем в Москве. Этому способствовало то, что до начала 2009 года существовал институт избирательного залога, а в депутаты шли местные предприниматели. Выборы тех времен иногда отличались жесткой и выходящей за рамки закона конкуренцией, но они были похожи на выборы с непредсказуемым результатом. Воскреснувшее племя российских чиновников в это время оттачивало приемы борьбы с «грязными избирательными технологиями». Оттачивание, в том числе и законодательное, привело к тому, что выборы превратились в спектакль, режиссером которого является администрация, а роли расписаны заранее. Неожиданные претенденты, если с ними не удается договориться, редко попадают в избирательный бюллетень.
К написанию этой заметки меня подвигла небольшая книга Сергея Васильева «Дзержинский без головы», посвященная постперестроечной истории подмосковного города Дзержинского. В отличие от учебников с названием «Российское избирательное право», эта книга – про выборы в натуре, а не в идеале. А еще – это книга о том, как российская власть учитывает мнение своего народа.
Первое, что запомнилось в книге – фраза «Убийство Доркина было тринадцатым в череде убийств мэров провинциальных городов за первые шесть лет третьего тысячелетия». Речь шла не о «лихих девяностых», а 2000-х. Кого-то стали не устраивать мэры, пришедшие на волне гражданского энтузиазма. Кого-то стали не устраивать мэры, не встроенные в вертикаль власти. Строительство новой вертикали шло разными методами, в том числе и по электоральной линии, правда к середине 10-х годов оказалось, что выборы мэров можно просто отменить. Но до этого кое-где их все-таки приходилось проводить. Результатом всех этих методов стала достройка властной вертикали до муниципального уровня, которое «самоуправлением» при такой вертикали можно назвать лишь с сарказмом.
Бандитизм лихих девяностых как-то незаметно перешел в государственную монополию. При этом администрация (вертикаль чиновников, начинающаяся с Администрации Президента) монополизировала не только «бытовые статьи» УК типа «мошенничество», преступления против личности, но и, как ни парадоксально, вполне «экстремистские», типа «насильственного удержания власти». Ну, и не преминуло, естественно, воспользоваться монополией на статьи, связанные с фальсификацией выборов (141 и 142 статьи УК).
В «Дзержинском без головы» выразительно показана эволюция взаимоотношений государства и граждан за последние 25 лет. Растерянность доперестроечной номенклатуры, приведшая к тому, что возбужденные перестройкой граждане приблизились к власти, и постепенное оттеснение их от власти очухавшейся новой номенклатурой. Отмена местного референдума и изнасилованные выборы мэра города в 2014 году - это апогей.
Дзержинский – не единственный город Подмосковья, в котором местные выборы реальными выборами не были. Прошли те времена, когда за места в муниципальной власти боролись отчаянные ребята, которые до этого постреливали друг в друга. Против танка не выставишь макарова или даже калашникова. Да и самое сладкое место – место выборного главы исполнительной власти - уже разыгрывается не на выборах, а в кабинетах. И менее сладкие места местных депутатов легко распределяются с помощью избиркомов, судов и прокуроров. Конечно, бывают и неожиданности, но подальше от вершины вертикали (Балтийск) или, когда все вокруг в региональной администрации передрались. Но без особых неожиданностей и по близкому к Дзержинскому сценарию прошли недавние выборы в Жуковском, Балашихе.
Выборы, особенно муниципальные, придуманы для того, чтобы приблизить власть к народу. Отсутствие выборов приводит к их разделению, а потом и к войне государства с народом. Отсутствие муниципальных выборов – это отсутствие местного самоуправления. Того, о котором неспроста написано в Конституции. Ее создатели, в отличие от нынешних правителей России, знали, что такие огромные территории нельзя надолго удержать в вертикальной узде. Может, нынешние правители России думают, что на их век хватит?